– Относительно тех пистолетов, – пояснил он.

– Ах, да. – Миссис Брэдли посерьезнела. – Тесты. Каковы результаты?

– Весьма странные, – ответил суперинтендант. – Такие, что все расследование с ног на голову ставят. – Вот посмотрите.

Он разложил перед ней – как сдачу в покере – пять фотографий. На двух красовалась расплющенная пуля, только под большим увеличением и с видимыми бороздками, оставленными стволом пистолета. Номера 3 и 4 были помечены: «Тестовые пули, выпущенные из оружия с красным ярлычком».

– Это самого Комстока? – уточнила миссис Брэдли.

– По словам Миллса, да. Но посмотрите на отметины. Если нужно, могу дать лупу.

Но, отмахнувшись от лупы, миссис Брэдли воспользовалась собственной лорнеткой. Две минуты она провела, склонившись над фотографиями расплющенной пули, еще две – над фотографией ствола с «красным ярлычком», потом положила обе на стол.

– Она была выпущена не из этого оружия.

– Верно. Теперь попробуйте вот этот.

«Вот этим» был пистолет, который имел при себе Алан Литлтон. Она взяла было фотографию и поднесла к ней лорнетку, но десять секунд спустя уронила их с удивленным восклицанием.

– Ну, каково? – усмехнулся Истон. – Так я и думал, что вас проймет. Меня проняло. Глазам своим сначала не поверил. Ни одной похожей отметины, ни малейшего сходства. Разве я вам не говорил, что против судьбы не пойдешь? Даже если умен, как телега мартышек с обгорелыми хвостами. И теперь, сами понимаете, мэм, нам надо искать третий пистолет. Нам работенки прибавилось, зато с майора Литлтона подозрения сняли, и я очень этому рад.

Миссис Брэдли все еще не отрывала взгляда от фотографий, постукивая по ним лорнеткой, а ее ясные глазки сделались тусклыми, как галька. При упоминании имени помощника комиссара она подняла голову.

– Что, что? Ах да, майор Литлтон. Очевидно, не из его пистолета, но определенно 15-го калибра. А каково тогда официальное объяснение стреляной гильзы в том пистолете, что лежал на столе?

– Мистер Миллс нам подсказал. Даже странно, что мы это проглядели. А так пришлось людей зря обвинять. В день убийства из того пистолета вообще не стреляли! Миллс говорит, что лорд Комсток иногда стрелял из него вечерами через окно по кроликам. Дворецкий подтверждает. Странное дело, однако. Только подранишь зверька, даже если попадешь – из такой-то игрушки…

– Лорд Комсток не чурался причинять страдания, – заметила миссис Брэдли. – И что, из этого пистолета стреляли вообще в другое время?

– Вот именно. Тогда он мог на следующий день протереть тряпицей ствол и не заметить гильзу. Эта модель гильзы не отщелкивает. И вот, пожалуйста, все мы – от министра внутренних дел до вашего покорного слуги – душу себе выматываем из-за пули, которая уже неделю в чьей-то норе лежит.

Суперинтендант рассмеялся при мысли о том, чем, по иронии судьбы, пришлось заниматься министру внутренних дел и прочим выдающимся личностям. Но миссис Брэдли даже не улыбнулась. Она побледнела, и на ее сморщенном личике словно бы появилось двадцать новых морщинок. Бросив быстрый взгляд на стоявшего рядом подчиненного, Истон раздобыл для нее стакан воды и преподнес с искренними сожалениями, что не может предложить чего покрепче. Вежливо отпив глоток, она поставила стакан, встала и с благодарностями попрощалась.

– Вот что я всегда говорю, – сказал после ухода миссис Брэдли своему подчиненному Истон, – за женщинами не угонишься, как ни старайся. Я видел, как одна женщина, которую судили за убийство, одолжила носовой платок надзирательнице, когда судья надевал свой головной убор, чтобы вынести приговор. Или взять хотя бы мою жену: сломай я завтра ногу, мне только самое лучшее подавай, а если я завтра вазу разобью, она голову с меня снимет. Сам черт их не разберет. Взять эту миссис Брэдли, она разумная женщина и знает, из какого конца пистолет стреляет, и майор Литлтон ей друг. Но вот увидишь, что произойдет!

– Какое облегчение, – выразил свое мнение подчиненный. – А то у меня уже поджилки затряслись.

– Лучше бы сказал, голова пошла кругом, – пробормотал его начальник. – Доживешь до моих лет, перестанешь искать причину чему-либо, что делает женщина. Давай-ка за работу приниматься.

X

После обеда, странно немногословного, но удивительно вкусного, миссис Брэдли в одиночестве удалилась в соседний лесок. Она отказалась от общества Салли и мягко отклонила предложение леди Селины поиграть в дьявольскую разновидность карточной игры под названием «Укуси хвост». Леди Селина дулась настолько, насколько позволяло приятное послевкусие отличного обеда: она не только потерпела неудачу в попытке пригласить на обед Дика Парадайна, но и была вынуждена выслушивать от золовки комплименты мистеру Миллсу в присутствии дочери. Превозносилось все: кудряшки мистера Миллса, его невиновность и преданность. Это оказалось даже чересчур для Салли, которая на пространные излияния о руках секретаря – пухлых и волосатых – натянуто ответила, мол, зато они у него сильные, и сменила тему. Каким-то образом мистер Миллс в заточении утратил часть своего очарования, как это бывает с животными. Леди Селине хватило мудрости понять разумность и действенность метода золовки. Но всегда саднит, когда сторонний человек преуспевает там, где на сухую почву падают упреки того, кто всех ближе и роднее мятежнице. А потому она не вмешивалась, однако у нее испортилось настроение, что не ускользнуло ни от ее дочери, ни от гостьи. Взгляд миссис Брэдли, отказавшейся от компании на прогулке, взывал о помощи сестре по сыску. Произнесенная вполголоса фраза, заглушенная звяканьем уносимого подноса с кофейными приборами, скрепила договор.

– Будь хорошей девочкой, пожалуйста!

Произошло чудо. Салли по собственной воле подошла к карточному столу и сама предложила себя на роль «кусателя хвоста», так что после неохотной, но снисходительной улыбки леди Селины миссис Брэдли вышла в сад. На руке у нее покачивалась вместительная сумка с рукоделием, из которой она в зеленом укрытии среди деревьев достала маленький пистолет (пусть и не такой маленький, какие попали в руки полиции), несколько пуль в медных гильзах и темную трубку глушителя. С ними она проделала различные манипуляции, выпуская пули в дюймовой толщины доску, какую для этой цели прислонила к дереву. Все ее движения были деловитыми, неспешными и уверенными, а кое-какие привели бы в замешательство стороннего наблюдателя. Ведь выстрелив трижды, она извлекала из сумки – бездонной, как у матери швейцарского семейства Робинсонов из известного романа, – маникюрные ножницы, режущую кромку которых заранее превратили в подобие ножовки. И этими ножницами, открыв пистолет, начала обрабатывать какую-то мелкую деталь, – вся работа заняла не более десяти секунд. Затем миссис Брэдли нагнулась и совершила еще кое-что необъяснимое с небольшим шомполом и горстью земли, потом снова зарядила и начала стрелять – с кажущейся беспечностью и крайней меткостью, – пока в доске не выстроились ровным рядком три отверстия, а сами пули не застряли в дереве. Миссис Брэдли убрала все принадлежности в свою внушительную сумку, прикрыла их мотками цветной шерсти и неспешным шагом вернулась в гостиную к тому времени, когда позолоченный купидон, украшавший каминную полку леди Селины, девять раз ударил в диск молоточком.

Мать с дочерью еще сидели за игрой. Они играли на фишки – желтые, красные и белые, которые скапливались в основном у локтя леди Селины. Сама она сияла.

– Не везет в картах, – утешила племянницу миссис Брэдли. – Надо будет рассказать мистеру Миллсу.

– Зато мне в детективном деле везет, – парировала, покраснев, Салли. – Как насчет полкроны?

– Ну, не знаю. – Голос у миссис Брэдли потускнел. – Возможно, ты должна мне шесть пенсов.

– Что? Его застрелили из другого оружия?

– Дайте ей воздуху, дайте пивка! Вот так так! Пиф-паф!

Пробудившийся от дремы на своей жердочке попугай отбил у Салли желание играть, а протесты матери относительно неприемлемости преступления в качестве предмета светской беседы – желание разговаривать. Миссис Брэдли вышла из комнаты и отправилась спать. Она завершила свое расследование.