Методы, разумеется, меняются. С годами меня больше стало интересовать то, что предшествует преступлению: взаимодействие персонажей и характеров, затаенные обиды и недовольства, которые не всегда выходят на поверхность, но способны внезапно вылиться вспышкой насилия. Я сочиняла беззаботные рассказы об убийствах, и серьезные рассказы о преступлениях, и техничные буффонады в духе «Десяти негритят». Перенесла детективный сюжет в Древний Египет, написала про убийство на пароходе на Ниле. У меня был расхожий «труп в библиотеке», «трупы в самолете», «трупы на кораблях» и «труп в экспрессе». Эркюль Пуаро оставил о себе след в мире и, вероятно, пользуется большей любовью читателей, чем своего создателя! Молодым авторам детективов я дала бы один совет. Будьте очень тщательны, создавая главного героя, – возможно, вам придется провести с ним долгое время!

Вступление к части I

Уважаемый Джон Род!

Узнав, что я пишу детективные романы (ладно, будем честны, когда я об этом говорю), люди спрашивают: «С чего вы начинаете? Придумываете убийство и раскручиваете его или придумываете разгадку, а уже потом исходите из нее?» Полагаю, подобные вопросы неизбежны, но я так и не нашел на них ответа.

В настоящий момент я оказался в необычной ситуации: придумал название – «Спросите полисмена». Несомненно, такое должно наводить на мысль о симпатичном запутанном убийстве. Сами понимаете, с членами кабинета министров, папскими нунциями, библиотеками…

Но самое странное в том, что дальше названия дело не пошло. А как оно вам?

Уважаемый Милуорд Кеннеди!

Понимаю вас. Я и сам не знаю ответа. Я пришел к выводу, что написание детективных романов сродни любому пороку. Проступок совершаешь без ясного понимания, какое искушение к нему подтолкнуло. Но, должен признаться, обычно я начинаю с чего-то более весомого, чем название. Полагаю, вы втайне надеялись, что я придумаю к вашему заглавию сюжет. Но в моем незатейливом уме название «Спросите у полисмена» вызывает образы не гламурных персонажей, а скорее попытку сбыть украденные часы – или вы слишком молоды, чтобы помнить ту песенку? Кроме того, я не знаком ни с одним папским нунцием. Даже не знаю, о чем бы стал с ним разговаривать, если бы нас представили друг другу. Однако я видел архиепископа – издали. И однажды имел благоговейную беседу с членом кабинета министров, чьим умением разражаться обличительными речами всегда восхищался.

В общем, вот вам сюжет. Как вы сами убедитесь, у вас на выбор будет несколько детективных умов, с кого можно требовать разгадки.

Часть I

Джон Род

Смерть в Хорсли-лодж

По лицу министра внутренних дел нельзя было определить, как именно повлияли на него известия. Этот крупный и грузный мужчина больше походил на фермера, чем на члена кабинета министров. «Панч» любил изображать его в коротких бриджах и подтяжках, с вилами на плече. Можно было предположить, что в кабинете он занимает пост министра сельского хозяйства.

Но знавшие сэра Филиппа Брэкенторпа понимали, какой острый ум таится под неброской внешностью. А в том, что этот острый ум сейчас далеко не бездействует, комиссар столичной полиции нисколько не сомневался. Они сидели в кабинете сэра Филиппа в здании министерства внутренних дел. Из открытого окна доносился приглушенный шум уличного движения Уайтхолла, он единственный нарушал тишину, воцарившуюся после сжатого доклада комиссара.

– Комсток! – наконец воскликнул сэр Филипп. – Он упивался сенсациями, и только уместно, что его смерть станет самой крупной из них. Да, вы совершенно правы, Хэмптон. Мне нужны все факты из первых рук. Эта история непременно всплывет на завтрашнем заседании кабинета министров. Кто у вас тут?

– Боюсь, толпа, сэр, – ответил сэр Генри Хэмптон. – Сомневаюсь, что вы захотите видеть их всех…

– Я встречусь с теми, у кого есть что сообщить по данному делу. Только помните, нужны не спекуляции, а доказательства. Но перед тем как начнем, мне бы хотелось поговорить с Литлтоном, поскольку он будет отвечать за расследование. Он приехал с вами?

Высокий сухощавый Хэмптон напрягся. Вопрос прозвучал гораздо раньше, чем он предполагал. Чертовски неловко получается, поскольку сэр Филипп не из тех, кого можно отвадить увертками.

– С прискорбием должен отметить, что Литлтона не было в его кабинете, когда в Скотленд-Ярд сообщили, – ответил он.

«Незачем вдаваться в детали, – думал Хэмптон. – Литлтон, в должности помощника комиссара возглавлявший отдел уголовных расследований, может вернуться к себе с минуты на минуту и найти записку с приказом немедленно явиться в министерство внутренних дел. А тогда, – мрачно думал Хэмптон, – пусть сам выкручивается. И его история… А эта история – если верить дошедшим до комиссара поразительным слухам о его местонахождении – может оказаться весьма интересной».

Сэр Филипп, вероятно, догадался, что Хэмптон что-то утаивает от него.

– Вы отвечаете за вверенное вам ведомство, – сказал он немного сурово, – и, разумеется, дадите Литлтону инструкции, какие посчитаете необходимыми. Но хочу подчеркнуть, что смерть такого человека, как Комсток, далеко не повседневное событие. Она потребует, скажем так, особых методов расследования. И по причинам, которые едва ли следует вам называть.

По отстраненному взгляду сэра Филиппа можно было предположить, что он мысленно обращается к более широкой и значительной аудитории. Хэмптон подумал, не видит ли начальник перед собой кабинет министров или палату общин. Убийство, если это убийство, такого человека, как лорд Комсток, стало событием мирового масштаба. Газеты, которыми владел миллионер, обладали влиянием, много превосходящим их реальную стоимость. Вдохновленные самим Комстоком, они часто претендовали на роль истинных вершителей судеб Британии как внутри страны, так и за ее пределами. Правительства приходили и уходили, каждое со своей взвешенной политикой. Концерн «Комсток-пресс» покровительствовал им, их игнорировал или обрушивался на них, повинуясь сиюминутной прихоти лорда Комстока. В этом его политика была фиксированной и неизменной.

Такое утверждение, возможно, поразит тех, кто помнит, как стремительно и часто менялось мнение редакции «Утреннего рожка». Но политика лорда Комстока учитывала благополучие не государства и сограждан, а лишь его самого. С непоколебимой настойчивостью она продвигала одну-единственную цель – увеличение стоимости рекламных страниц изданий. Самым надежным путем этого добиться было увеличение тиражей, заманивание читателей покупать издания «Комсток-пресс». А лорд Комсток твердо знал, что прекрасный способ привлечь читателей, – газетная шумиха, причем чем экстравагантнее, тем лучше.

А потому шумихи – с ошеломительной стремительностью – следовали одна за другой. Из поднятых в настоящее время особое внимание привлекали две. Чтобы иметь успех, газетная кампания должна обрушиваться на кого-то или на что-то, желательно незыблемое, ставшее неотъемлемой частью жизни читателя. В качестве первого объекта нападок лорд Комсток выбрал христианство.

Но он был слишком ушлым журналистом, чтобы просто нападать. Его наступление на христианство не имело ничего общего с иконоборчеством большевиков. От христианства следует отказаться не потому, что оно угрожает социализму, а из-за того, что христианская цивилизация потерпела крах. Трясина экономической депрессии достаточно ясно это продемонстрировала. Христианство отменило концепцию республики Платона с ее единственным и логичным решением всех проблем, одолевающих Содружество. «Назад к язычеству!» – таков был лозунг, и «Утренний рожок» ежедневно посвящал немало статей доказательствам того, что единственно этим способом возможно исцелить нынешнюю экономическую депрессию.